Конокрады и конокрадство в Бессарабии в конце XIX – начале XX веков (Окончание. Начало в «КН» за 29 октября и 5 ноября 2016 г.)

На территории Бессарабии цыгане появились очень давно, ещё в XV веке. Их количество в течение сотен лет постоянно менялось, то росло, то уменьшалось. Газета «Бессарабец» (№60 за 1897 год) писала: «По Х народной переписи в Бессарабии числилось цыган: мужского пола – 5459 душ, а в 1894 году их уже насчитывали 16285 душ обоего пола. Оседлость к цыганам не прививается, они также дики и необузданны, с тою же страстью к скитальчеству, лохмотьям и наготе, с какими явились первый раз в Европу». По переписи 1897 года в Бессарабии числилось 8636 цыган (мужчин), из которых в городах проживало всего лишь 446 душ, а уже через 10 лет в 1907 году вне городов  их насчитывалось 11567.  Вообще-то,  в  Бессарабии  проживало цыган больше, чем где бы то ни было в России. Их  преследовали, следили за  ними, насколько это возможно, а  потому и  таборы  цыганские попадались всё реже. Но там, где они появлялись, появлялось и конокрадство. 

Попытки общероссийской и губернской властей привить цыганам оседлый образ жизни особых результатов не дали. В той же газете «Бессарабец» писалось: «…по положению комитета министров, которое состоялось 

18 февраля 1836 года, Высочайшему повелению, в силу которого в Аккерманском уезде, в особенности в поселениях Фараоновке и Каире, были поселены 315 семейств и наделены землею, по 30 десятин на семью. Кроме того, семьям этим было отпущено из казны на устройство жилищ, вместо леса, по 23 руб. 50 коп. ассигнациями, на первый посев выдано по две четверти разного хлеба на семейство». На конец XIX – начало ХХ века в  Аккерманском уезде было  несколько посёлков оседлых цыган. Они состояли из небольших глиняных мазанок, на всём был отпечаток бедности, отсутствие домовитости и надзора. Если присмотреться ближе, то понятие об оседлости владельцев этих лачуг весьма относительное. Особенно это хорошо замечалось  летом.  В  это  время  чуть  ли  не большая часть лачуг в посёлке остаётся пустыми: владельцы их выходили до осени табором погулять по уезду и его окрестностям. Такова любовь этого народа к передвижениям, то есть к бродяжничеству, и всеми связанными с ним приключениями и преступлениями. 

На юге Бессарабии понятия «цыган» и «конокрад» были едва ли не тождественны. И действительно, в том селе, возле которого летом простоял цыганский табор, наверное, в конце концов, не досчитались поселяне лошадей. Но что интересно: цыган сравнительно редко обвиняли в конокрадстве. Они так ловко вели свои дела, так хитро и умело маскировали следы преступлений при участии всех членов своих таборов, что часто избегали всяких подозрений. Их выдавали лишь такие факты, как любовь к лошадям, частый обмен или перепродажа одних лошадей на других, их занятия (все они кузнецы, как известно) и, наконец, факты краж лошадей в тех местах, где появляются цыгане. Таким образом, можно с уверенностью сказать, что каждый цыганский табор был хорошо организованной шайкой хитрых конокрадов со своими преступными связями, уголовными традициями и тесными контактами со скупщиками краденного («лошадными барышниками»). 

Сам факт кражи лошадей совершался  цыганами  обычно  в одиночку, очень редко мелкими группами, но каждый цыган всецело принадлежал своему табору,  поэтому  весь  табор  знал  о  всяком  поступке  своего члена, о предпринятом уже похищении и всячески содействовал ему. 

В книге доктора Ганса Гросса «Руководство для судебных следователей», вышедшей в русском переводе в 1896 году, в главе IX «Цыгане, их быт и характерные свойства», в разделе 2 «Как цыгане совершают кражи» интересно описан быт и нравы бессарабских цыган. Для нас это описание имеет значение ещё и потому, что отвечает на вопрос: отчего цыгане-конокрады сравнительно редко попадались и обвинялись в судах. 

В делах о кражах, совершаемых цыганами, более всего поражает их чрезвычайная ловкость, система коллективной самозащиты табора при следствии и на суде. Вкратце можно сказать, что цыгане так ловко, так хитро совершали иногда преступления, так невидимо появлялись на местах преступлений и так бесследно с них исчезали, что иногда казалось, будто преступление совершено не человеком, а злым духом или бестелесным призраком. Иногда на месте преступления оставался только единственный след – это оставшийся после цыгана запах, своеобразный, не поддающийся описанию, долго сохраняющийся, и кто раз обонял его, тот не забудет его никогда. Запах этот, писал Гросс, напоминает собой запах сала вместе с запахом мышей. 

Таково краткое описание  особенностей конокрадов и конокрадства  в конце XIX – начале XX веков в Бессарабии. Бороться с этим, уже давно и хорошо организовавшимся в в этом регионе злом, было очень трудно. Необходимо было, чтобы все ветви власти (администрация, земство и судебное ведомство) были едиными, дружными силами, серьезно взявшимися бы за эту проблему и избавившими население от преступных группировок конокрадов, подрывающих экономические устои народного хозяйства, ворующими лошадей и крупный рабочий скот у крестьян.  

(Печатается в сокращении)

Юрий МОСКАЛЕНКО,сотрудник Российской национальной библиотеки г. Санкт-Петербург